Попытки спастись

В Вольфшанце дребезжали телефоны, имитация активности была повсеместной, но решение — стоять на Волге или пробиваться сквозь кольцо окружения — принято еще не было. Представляется, что начальник штаба сухопутных войск Цайцлер сумел убедить Гитлера позволить 6-й армии начать подготовку к прорыву. Цайцлер даже уведомил штаб группы армий «Б» о необходимости готовиться к такому повороту событий и о грядущих приказах в развитие этой идеи.

Германское военное руководство должно было окончательно оценить возможности люфтваффе, способность немецких летчиков, игнорируя блокаду и климат, поддержать, сохранить и по возможности укрепить боевую мощь 6-й армии. Если германская армия на это не способна, тогда нужно отдавать инициативу самому Паулюсу и готовиться к его поддержке, к поддержке его прорыва извне. В Вольфшанце, дребезжа грандиозным набором медалей, прибыл рейхсмаршал авиации Герман Геринг — номинально второе лицо в Третьем Рейхе. Его репутация поблекла после массированных бомбардировок германских городов, которые он клятвенно обещал защищать. К ночным бомбардировкам осуществляемым англичанами, днем присоединялись американские бомбардировщики. Провал защиты Германии с воздуха ослабил влияние Германа Геринга, и «узник Каринхалле» жаждал восстановить благосклонность Гитлера. Он одним движением отошел от осторожной позиции, занимаемой своим заместителем генералом Ешоннеком, и был готов за возвращение в фавор обещать все мыслимое и немыслимое. Массивный Геринг появился в зале заседаний как раз тогда, когда генерал Цайцлер предупреждал против завышенных ожиданий: «Люфтваффе должны использовать каждый имеющийся в наличии аэродром и поставлять исключительно топливо и боеприпасы. Только таким путем мы сможем прорвать блокаду».

Напомним, что 6-я армия запрашивала ежедневную доставку 750 кубометров припасов, из которых 380 тонн приходилось на продовольствие, 250 тонн на боеприпасы, 120 тонн на горючее. В 4-м воздушном флоте, обслуживающем данный регион, было 298 самолетов — вдвое меньше запрашиваемого Паулюсом минимума.

Гитлер спросил мнение Геринга. Ответ сорвался незамедлительно: «Мой фюрер, люфтваффе осуществят все снабжение Шестой армии по воздуху». Геринг твердо обещал доставку 500 тонн в сутки. Мемуаристы называют это обещание, как минимум, «мальчишеским». Вообще говоря, это были самые важные слова, сказанные за весь период Второй мировой войны. К нашему счастью, они оказались бравадой и пустым обещанием. Впрочем, отдадим должное германским генералам, многие из них поняли это тотчас. Цайцлер пришел в ярость. «Люфтваффе не могут осуществить этого. Знаете ли вы, рейхсмаршалл, сколько ежедневных вылетов необходимо армии в Сталинграде?» Кровь бросилась в лицо Геринга. «Лично я не знаю, но мой штаб знает это». Цайцлер: «Семьсот тонн! Ежедневно! Даже считая за данность, что все лошади в районе окружения пойдут на кухню, останется еще пятьсот тонн. Каждый день пятьсот тонн». На что Геринг ничтоже сумняшеся ответил: «Я могу сделать это». Фельдмаршал Кейтель назвал это решение «фривольным». Но протесты Цайцлера уже мало что значили, обещание Геринга работало на схему Гитлера — держаться, не сдаваться, помощь придет, русские дадут слабину и на этот раз.

Гитлер ворвался в спор. «Рейхсмаршалл сделал обещание, и я обязан верить ему. Право окончательного решения принадлежит мне». Будущий натовский генерал Адольф Хойзингер видел абсолютно счастливого Геринга, идущего рядом со счастливым Гитлером. Оба они шли к военному поражению и вели Германию в пропасть. Роковое для Германии решение было принято в обстановке истерического пренебрежения реальностью. Немедленно из Вольфшанце последовал приказ 4-му воздушному флоту обеспечить доставку в район окруженной группировки трехсот тонн ежедневно, а с прибытием новых самолетов довести объем поставок до требуемых Паулюсом пятисот тонн. Гитлер послал особое радиосообщение генералу Паулюсу (не зная еще об особой инициативе по приготовлению к уходу фон Зейдлица). «Северная часть оборонительной зоны Сталинграда должна быть поставлена под единым военным командованием. Этот командующий будет ответствен перед фюрером за оборону укрепленной зоны любой ценой. Ответственность возложить на генерала Зейдлица». Паулюс молча положил радиограмму перед седовласым генералом и спросил его, что он намеревается делать. Тот кратко ответил: «Я полагаю, что мне не остается ничего другого, кроме как подчиниться».

Паулюс перегруппировал свои войска. Теперь они не были расположены ударной колонной, а расположились вдоль периметра окружения. В мобильном резерве он оставил 14-ю танковую и 9-ю зенитную дивизии. Ближайшие немецкие части за кольцом были в 37 километрах.

Попытка немцев вернуться в оставленные балки и на оставленные позиции не везде увенчалась успехом. Советские войска уже укрепили новоприобретенные позиции. В немецких рядах впервые можно было услышать: «Они продали нас». Но это было мнение пока лишь незначительного меньшинства. Большинство еще было абсолютно уверено, что верховное командование найдет способ их спасти, хотя идея воздушного моста уже тогда вызвала массовый скептицизм, сомнения в воздушной поддержке уже были значительными.

Немцы начали организацию того, что Гитлер назвал festung Stalingrad — крепости на берегу Волги. Последние сознательно попавшие в кольцо окружения части прорвались ранним утром 29 ноября 1942 года через Дон с запада на восток, чтобы присоединиться к основной массе группировки Паулюса. После полудня этого дня, когда вся колонна немцев перешла мост у Лещинской на восточную сторону реки, лейтенант Мутиус взорвал мост и огромное оранжевое пламя взмыло к небесам. Это пламя странным блеском осветило отходящие к Сталинграду автомашины и повозки. Словно давая знак — пути назад нет.

Немецкие части в Сталинграде отныне ждали неминуемого. Долгие месяцы они были неудержимой атакующей силой, прижимающей противника к его самой большой реке. И вдруг характер происходящего изменился почти радикально. Теперь сталинградская полоска земли стала авангардом всей большой Родины, бросившей силы на дошедшего до священной реки захватчика. Теперь патрули немцев с величайшей опаской наблюдали, как Иван высаживает к югу от Сталинграда свои танки и артиллерийские установки. И немцы молчали. Окончилось их время. Теперь они экономили каждый патрон. И наступающие русские танки они встретили уже с заметным отчаянием обреченных.

Ночью новые советские бойцы заполнили «дом комиссаров» и стоящие рядом дома № 78 и 83. Теперь они, пользуясь ослаблением давления немцев, начали расширять зону своего городского контроля. В окна соседних домов летели гранаты. Немцы держались отчаянно, но обычно смены бойцов им хватало лишь на три дня. Погибших следовало менять — или нужно было сдавать очередной дом. Пришедшая смена — в основном молодые австрийцы — более или менее держались до конца ноября. С фанатизмом новообращенных австрийцы шли напролом. За одну из комнат битва шла два дня. И все же дом № 83 пришлось оставить. Возможно, это был последний успех вермахта в Сталинграде.

Мораль окруженных страдала не только от сознания отчуждения, но и от половинного рациона в холодном зимнем Поволжье. Их главные запасы размещались на той стороне Дона, которая была теперь захвачена Красной Армией. Теперь у 6-й армии оставался запас всего на шесть дней. Немцы пересчитывали наличные головы скота, мешки с мукой, ящики с мясными консервами, коробки масла. И бельгийские кони-великаны и малорослые русские лошадки (которых немцы звали «пони») шли теперь под нож мясника. Начальство ликовало от того, что четыреста лошадей, направлявшихся на Украину, были задержаны. Правда, у лошадей, давно не видевших сена, торчали ребра. Меланхолия царила в кругу солдат, измождение вело к потере боевой формы. Написанные в эти дни солдатские письма рисуют картину падения боевого духа, первый подлинный затяжной кризис прежней лучшей европейской армии. Офицеры испытывали наибольшую депрессию, когда писали похоронные извещения на своих солдат.

Немцы строили блиндажи. Популярным «проектом» было строительство под подбитым танком. В землянках сказывалась германская сентиментальность — фотографии близких на стенах, рождественские открытки. Но далеким от сентиментальности было заставлять под дулом автомата долбить для блиндажа промерзшую землю советских военнопленных. Такие генералы, как фон Даниэлс, создали под землей «мини-дворцы», целые комплексы помещений. А у командира 16-й танковой дивизии в блиндаже даже стоял рояль. Из-под промороженной земли летели звуки великих германских музыкальных гениев. «Первая патетическая» соната Бетховена была на первом месте. И неважно, что рядом рвались авиабомбы. Генерал продолжал играть даже тогда, когда к нему приходили с докладом.

Постепенно в моду входил советский воинский стиль — немецкие солдаты стали ценить стеганые штаны, ватники, фуфайки. Большой проблемой были головные уборы. За полтора года войны с северной страной дизайнеры вермахта так и не сумели создать на голове у своих солдат нечто зимнее. Пилотки смотрелись просто издевательством. В конечном счете на голове у немцев можно было увидеть все что угодно. Иногда даже русские портянки. Но хуже всего доставалось оголодавшим собакам, за которыми немцы гонялись едва ли не на танках. Пользовались успехом поддевки не только из собачьего меха, но и из лошадиных шкур.

«Маленькие партизаны» донимали национально помешанных на чистоплотности немцев как большие. Двести блох в каске стало нормой. Бороться с ними было бесполезно. Особенно там, где солдаты спали, прижавшись друг к другу под открытым российским небом в ноябре, будучи прикрытыми только брезентом. Они отчаянно завидовали советским солдатам, которые, по их представлениям, жили привольно и питались отменно. В данном случае аргументы психологической войны основывались на полном невежестве. Истинную ситуацию с двух сторон знали только советские дивизионные разведроты (разбитые на разведгруппы по несколько человек). Они смело переходили линию фронта и довольно глубоко проникали в глубь «котла». Их главная задача заключалась в слежении за перемещением частей противника и в традиционном захвате «языка». Шиком считалось оставить чучело Гитлера с плакатом, предлагающим выстрелить в фюрера. Обычно под чучелом пряталась мина. В последние недели возобладала чья-то идея, что томные танго психологически добьют измучившихся немецких солдат, и советские установки устроили своего рода «Латинскую Америку» с ее ритмами. Вместо объявления следующего танго звучало приглашение сдаться. Либо услышать танго в последний раз.

Лестное мнение об условиях жизни по советскую сторону фронта стало приближаться к правде после завершения окружения — на фронт поступили новые стеганые ватники, овчинные тулупы, рукавицы из кроличьего меха, шапки-ушанки. В каждой роте была гармонь, после наркомовских ста грамм следовало пение — в каждой части были на то свои таланты. Остальные компенсировали талант рвением и дружно помогали. Вышедший на экран в этом году фильм «Два бойца» подарил солдатам «Темную ночь», своего рода ответ на немецкую «Лили Марлен» (хотя по лиричности, поэзии и мелодии песня Бернеса была сильнее шлягера Андерсен, но немцам этого «рассказать» было невозможно, и бедная Лили Марлен, феноменально популярная в вермахте, продолжала ждать своего солдата под фонарем).

Связь с внешним миром была у Паулюса ограниченной. Но его инженеры сумели решить одну очень важную техническую задачу. В юго-западном углу контролируемой территории они возвели 40-метровую антенну, которая связала Гумрак с Новороссийском посредством комбинации радиотелефона с коротковолновой радиостанцией. Эти передачи советские технические средства не могли ни перехватить, ни глушить. Радиотранслятор работал относительно надежно весьма продолжительное время. Затем, с приближением советских воинских частей, его реле начали попадать под советские танки, и радиотелефонная линия рухнула. Остался телепринтер — он и служил Паулюсу до конца.

А связь, взаимопонимание и взаимовыручка были сейчас важны для немцев как никогда, поскольку мораль и дух германских солдат страдали также и оттого, как, каким образом в самой Германии подавали это крупнейшее испытание вермахта. Советские фанфары 23 ноября заставили  молчавшее немецкое командование выступить с коммюнике о ходе событий в районе Сталинграда. В сообщении ОКХ не было сказано об окружении армии Паулюса, а только о том, что русские войска прорвали линию немецкой обороны к северо-западу и к югу от 6-й армии. Это было подано как очередная несуразица в поведении русских, которые «безответственно расположили свои войска и военную технику».

И современники и нынешние германские историки утверждают, что у Гитлера не было дурных предзнаменований, он был абсолютно уверен в крепости позиций шестой армии. «Der Fuhrer ist hinsichtlich der Lage der 6 Armee zuversichtlich».

В штаб-квартире фон Паулюса появился неожиданный посланец ОКХ — майор Колестин фон Зицевиц. Он получил перед отбытием в Сталинград устный приказ генерала Курта Цайцлера: «Вы вылетите в Сталинград с сектором коммуникаций. Вы будете докладывать непосредственно мне все возможные сведения максимально полно и максимально быстро. У вас не будет оперативных обязанностей. Собственно, мы не волнуемся, генерал Паулюс делает все очень умело… Скажите генералу Паулюсу, что все будет сделано для восстановления эффективного контакта».

Паулюс спросил Зицевица, как верховное командование намеревается ликвидировать окружение. На этот вопрос ответа не было. По мнению Паулюса, его армия сыграла бы более важную и полезную роль, если бы ему было позволено уйти с берегов Волги на запад и занять более удобные позиции, скажем, близ Ростова. Подчиненные ему генералы разделяют эту точку зрения. Зицевиц испытывал симпатию к говорившему с ним вежливо и корректно генералу, старающемуся скрыть нервный тик на своем приветливом лице. Было видно, какой на него обрушился груз.

Но все планы — держаться или уходить — зависели от решающего, критического обстоятельства, от способности германской транспортной авиации наладить мост снабжения. Генерал авиации Фибиг налаживал работу наиболее близких к Паулюсу аэродромов в районе Тацинской и Морозовской. Летом это были хорошие авиабазы, откуда вылетали сотни самолетов в день. Но зимой трехмоторные транспортные «Юнкерсы-52» с трудом поднимались с этих снежных полей. Часть транспортной авиации оказалась изношенной, у некоторых самолетов не было пулеметов и пушек, немалое число воздушных машин лишилось радиоточек. Ощущался профессиональный недокомплект. Ветераны-пилоты перемежались со вчерашними выпускниками летных училищ, одетыми в легкие летные комбинезоны, не годящиеся для температуры ниже нуля.

25 ноября первые грузовые самолеты вылетели для посадки на аэродроме «Питомник» внутри кольца окружения. В течение двух дней к Паулюсу поступало горючее, боеприпасы и продовольствие, но на третий день — 27-го ноября — погода заставила прекратить все полеты. В первые 48 часов к Паулюсу поступило 130 тонн (вместо запрошенных 600). Фибиг пишет в дневнике: «Отвратительная погода. Мы пытаемся летать, но не можем. Здесь, в Тацинской, одна снежная буря следует за другой. Ситуация отчаянная».

Авиационный герой Германии — маршал Рихтгофен в звонках Цайцлеру и Ешоннеку предложил, чтобы 6-я армия полагалась на себя и провела операцию по своему спасению до  того, как у нее иссякнут запасы. Это мнение он просил довести до Гитлера. На того мнение Рихтгофена не произвело ни малейшего впечатления. 6-я армия выстоит, чего бы ей это ни стоило. Если она покинет Сталинград, «она никогда уже не вернет его назад». Рихтгофен ворчал, но, как и абсолютное большинство недовольных, подчинился приказам человека, который гордился тем, что его ум не омрачен образованием.

Геринг прилагал старания. 30 ноября к привычным транспортным «Юнкерсам-52» присоединились сорок бомбардировщиков «Хейнкель-111». В их бомболюках были продовольствие и боеприпасы. Им понадобилось сорок минут, чтобы преодолеть нашу снежную бурю в степи и, следуя за радиомаяком, приземлиться на посадочной полосе в Питомнике, ставшем главной опорой воздушного моста. После приземления к самолетам стремглав бежали авиамеханики, разгрузка транспортов происходила быстро. Из боковых самолетных бензобаков горючее немедленно шло в баки танков и бронемашин. То был рекорд — тысяча тонн грузов за день. Даже скептики поверили во всемогущество люфтваффе. Тем горше было разочарование двух последовавших дней, ни одни машина не преодолела грозового фронта и не села в Питомнике. В течение первых семнадцати дней блокады в Питомник поставлялось в среднем в день 84, 4 тонны припасов — цифра весьма далекая от обещанной (примерно двадцать процентов от торжественно обещанного).

История этих усилий свидетельствует, что авиамост к Паулюсу фактически не сработал. Сталинградская группировка начала голодать. Каждый день из Питомника вывозили двести раненых. Пока дисциплина в крепости Паулюса соблюдалась, но наступали дни критических испытаний. Примерно к 11 декабря 1942 года Паулюс начал терять надежду. Всегда сдержанный, он буквально взорвался, когда генерал люфтваффе Фибиг начал объяснять ему причины авиационных недопоставок. «С тем, что она имеет, моя армия не может ни существовать, ни сражаться».