Крымская катастрофа Гитлера: личные впечатления

Послевоенные западногерманские историки считают Гитлера единственным виновником «бессмысленной катастрофы», которая постигла немецкую армию в Крыму в апреле - мае 1944 г., включая и неудачную ее попытку организовать в Севастополе своего рода «Дюнкерк»; это было, пожалуй, самое сенсационное поражение, понесенное немцами после Сталинграда.

Решимость Гитлера любой ценой удержать Крым, хотя вся Украина к северу от Крымского полуострова находилась уже в руках Красной Армии, была продиктована его обычными политическими и экономическими соображениями; но теперь к этим соображениям добавился еще всякий сентиментальный вздор относительно того, что Крым-де является «последней крепостью готов» и т.п.

Поскольку Турция после Тегерана начала весьма определенно склоняться на сторону противников Германии, было важно внушить ей, что Германия по-прежнему сильна на Черном море. К тому же, исходя из соображений экономического порядка, Гитлер был исполнен решимости не дать советской авиации использовать Крым в качестве трамплина для массированных воздушных налетов на румынские нефтепромыслы, этот важнейший источник снабжения Германии нефтью. По иронии судьбы, ровно за два дня до того, как Красная Армия развернула свое наступление в Крыму, американцы, действуя из Южной Италии, сбросили свои первые бомбы на Плоешти; а между тем Гитлер полагал, что сможет сделать этот район неуязвимым для нападения с воздуха, продолжая удерживать в своих руках Крым216. Так или иначе, к маю 1944 г. советские войска были уже в Одессе, находившейся от Плоешти на том же расстоянии, что и Севастополь.

Крым был полностью освобожден за один месяц. Наступление началось в северной части Крыма 11 апреля 1944 г. Минувшей зимой войска 4-го Украинского фронта под командованием Толбухина захватили плацдарм южнее Сиваша, мелководного залива, отделяющего Крым от материка. Это была одна из самых дерзких операций такого рода. После мощного артиллерийского обстрела относительно слабых румынских позиций на южном берегу Сиваша значительные силы советских войск при помощи подручных средств форсировали Сиваш и захватили плацдарм на его южном берегу. Вслед за тем сотни солдат, часами стоя по грудь или по самые плечи в ледяной и очень соленой воде Сиваша (соль въедалась им во все поры, причиняя почти нестерпимую боль), навели через залив понтонный мост. Хотя при осуществлении этой двойной операции русские войска понесли тяжелые потери, плацдарм был захвачен и надежно укреплен.

Итак, 8 апреля после мощной артиллерийской подготовки тысячи советских солдат и сотни танков ринулись с сивашского плацдарма в Крым.

Одновременно другие советские войска атаковали немецкую оборону на Перекопском перешейке, но эта операция носила характер скорее вспомогательного удара. Опасение, что наступавшие с сивашского плацдарма армии отрежут Перекоп с юга, вынудило немецко-румынские войска поспешно покинуть сложную систему оборонительных сооружений глубиной тридцать километров, которую они создали на перешейке.

За два дня войска Толбухина заняли всю северную часть Крыма и освободили его административный центр, город Симферополь. Тем временем Отдельная Приморская армия под командованием Еременко, наступавшая с плацдармов в восточной части Крыма (также захваченных зимой), нанесла удар в западном направлении вдоль южного берега Крымского полуострова и, освободив Керчь, Феодосию, Гурзуф, Ялту и Алупку, продолжала преследовать немецкие части, отходившие к Севастополю.

Решение Гитлера удерживать Крым было одной из самых бредовых его идей. Согласно нынешним советским источникам, Красная Армия имела здесь подавляющее превосходство в живой силе и технике. В то время как численность немецко-румынских войск в Крыму составляла 195 тыс. человек, советские войска насчитывали около 470 тыс. солдат и офицеров; таким же огромным было превосходство Красной Армии и в танках, артиллерии и авиации217. Соотношение сил на Черном море было также явно не в пользу немцев.

Около половины 17-й немецкой армии, оборонявшей Крым, составляли румынские части, и Антонеску уже много месяцев убеждал Гитлера дать согласие на их эвакуацию; он считал попытку удержать полуостров абсолютно нереальной. Но Гитлер ни о какой эвакуации и слышать не хотел. Многие румынские солдаты и офицеры в Северном Крыму, в Симферополе и на Черноморском побережье, несомненно, понимали, что Севастополь, куда быстро стекались сейчас все немецкие войска, окажется для них смертельной западней и что их-то, во всяком случае, будут эвакуировать в последнюю очередь, и поэтому спешили сдаться в плен русским.

К 18 апреля основная масса немецких войск поспешно отошла к Севастополю, который Гитлер объявил теперь «крепостью Севастополь». Задача удерживать его в течение неопределенно долгого времени была возложена на войска численностью до 50 тыс. человек; остальную часть войск можно было эвакуировать. Красная Армия удерживала Севастополь в 1941 - 1942 гг. в течение 250 дней; немцам надлежало теперь проявить себя по меньшей мере так же хорошо218. 18 апреля фронт проходил по дуге к востоку от Севастополя, и протяженность его составляла 40 км.

В ходе своего отступления к Севастополю немецкие войска, несмотря на всю поспешность этого отступления, уничтожали все, что только могли. Хотя они разрушили всю приморскую часть Ялты, основная часть города (в том числе Дом-музей Чехова, где некогда жил писатель) уцелела. Сохранились также дворцы в Ливадии и Алупке, один из которых был в 1942 г. преподнесен «благодарным немецким народом» в подарок «покорителю Крыма» Манштейну. Именно в этих дворцах меньше чем через год после этого состоялась Ялтинская конференция.

Можно задать себе вопрос, почему, несмотря на подавляющее превосходство немецко-румынских войск в танках и авиации, а также на значительное превосходство в живой силе, Севастополь смог продержаться в 1941-1942 гг. 250 дней, а в 1944 г. Красная Армия овладела им за четыре дня. Немецкие авторы объясняют сейчас этот факт просто огромным превосходством советских войск в живой силе, авиации и другой боевой технике. Но разве немецко-румынские войска не имели такого же превосходства в 1941-1942 гг.? Дело в том, что в 1941-1942 гг. русские действительно были готовы защищать город русской славы Севастополь до последней капли крови, а в апреле 1944 г. боевой дух немцев - по крайней мере в таком отдаленном месте от Германии, как Крым, - не мог уже находиться на должной высоте. Ибо мы знаем, что потом, когда война пришла на территорию Германии, немецкие солдаты все еще могли там оказывать противнику самое отчаянное, сопротивление.

Вопрос о том, какое количество немецких войск было фактически эвакуировано из Крыма между 18 апреля и 13 мая, остается спорным. По словам одного советского генерала, которого я видел тогда в Севастополе, из Крыма выбралось только 30 тыс. немецких солдат, по утверждению немецких военнопленных - по меньшей мере вдвое больше. В послевоенных немецких материалах говорится, что эвакуировать удалось 150 тыс. человек, но что вместе с тем «потери» составили в Крыму «не менее 60 тыс. немецких солдат и офицеров», а также огромное количество боевой техники и 60 потопленных кораблей. Советские источники называют гораздо более высокие цифры потерь противника в Крыму: 50 тыс. человек (почти исключительно немцев) убитых и 61 тыс. пленных (из них 30 тыс. на мысе Херсонес), то есть в общей сложности 111 тыс. человек. Но эти данные (особенно число пленных), вероятно, включают большое число румын. Немецкие авторы сейчас удивляются тому, что советский Черноморский флот позволил уйти такому большому числу кораблей; советские отвечают на это, что море между Севастополем и Румынией было сильно заминировано, но, несмотря на это, множество немецких кораблей с 40 тыс. солдат и офицеров на борту, было потоплено, в большинстве случаев авиацией, в период между 3 и 13 мая.

Как бы то ни было - потеряли ли немцы не менее 60 тыс. человек или их потери достигали 100 тыс. человек, - вся Крымская операция, равно как и безуспешная попытка Гитлера инсценировать немецкий вариант «героической обороны Севастополя», признается теперь как одна из серьезнейших ошибок фюрера. Западногерманские историки твердят сейчас, что фюрер сделал командующего 17-й немецкой армией генерал-полковника Йенике козлом отпущения. В действительности он информировал Гитлера, что не сможет удержать Севастополь, и 3 мая был снят с должности командующего армией; на его место был назначен генерал Альмедингер. Трудно сказать, питал ли последний в душе больше надежд удержать город, чем Йенике, однако он был, по-видимому, более преданным нацистом. Широкое советское наступление началось через два дня после его назначения.

В своем прощальном обращении, захваченном тогда частями Красной Армии, Йенике писал:

«Фюрер приказал мне взять на себя новые обязанности. Это значит, что я должен сказать моей армии горькое «прости». Я буду с глубоким волнением вспоминать ваше образцовое мужество. Фюрер доверил вам выполнение задачи всемирно-исторического значения. В Севастополе стоит 17-я армия, и в Севастополе Советы будут обескровлены».

Уже с 18 апреля шли тяжелые бои на внешнем оборонительном обводе Севастополя, особенно в Инкерманской долине; но только 5 мая советские войска крупными силами атаковали Севастополь с севера, чтобы отвлечь сюда возможно больше немецких войск. Достигнув этой цели, советское командование предприняло 7 мая решительный штурм Сапун-горы - холма с несколькими ярусами немецких траншей, который был «ключом к Севастополю». Мощная артиллерийская (с участием «катюш») и авиационная подготовка продолжалась несколько часов, после чего на штурм горы двинулась пехота. Обе стороны понесли тяжелые потери, но с захватом Сапун-горы дорога на Севастополь была открыта. Два дня спустя, 9 мая, Гитлер смирился с необходимостью оставить Крым и приказал эвакуировать войска. Но этот приказ пришел слишком поздно, и 50 тыс. немецких солдат и офицеров, оставшихся в районе Севастополя, были теперь обречены.

Успешный, правда стоивший больших потерь, штурм Сапун-горы сопровождался атаками на другие узлы сопротивления в «неприступной» системе севастопольских укреплений, и к 9 мая советские войска ворвались в Севастополь. Несколько тысяч немцев было убито или захвачено в плен в самом Севастополе, остальные - около 30 тыс. человек - оставили город и отступили на мыс Херсонес. Здесь было три перешейка, один шириной менее трех километров, оба других - менее полутора километров. На первом немцы устроили минные поля и соорудили «земляной вал» с различными укреплениями, состоявшими из проволочных заграждений и ряда дотов и пулеметных гнезд; эти в общем весьма слабо укрепленные оборонительные сооружения были труднодоступными из-за минных полей.

Первая полоса обороны проходила на расстоянии около пяти километров от оконечности мыса Херсонес с его разрушенным белым маяком. Укрепления на двух других перешейках были еще более примитивными. Именно этот небольшой клочок земли размером около пяти на два километра немцы и решили сделать своим последним узлом сопротивления, все еще надеясь, что за ними придут транспорты.

Итак, 9 мая 30 тыс. немецких солдат и офицеров, оставив Севастополь, отступили к мысу Херсонес - тому самому месту, куда в июле 1942 г. отступили последние советские защитники Севастополя, - лишь для того, чтобы найти здесь смерть или оказаться в плену.

Позднее немецкие пленные рассказывали, что боевой дух немецких войск был весьма невысок, но что офицеры продолжали поддерживать в них надежду на прибытие транспортов. Так обещал фюрер… В течение трех дней и ночей мыс Херсонес представлял собой то «неописуемое пекло», о котором говорят сейчас немецкие авторы. Правда, в ночь на 10 мая и на следующую ночь два небольших судна все же пришли и забрали что-то около тысячи человек. Это чрезвычайно ободрило всех остальных людей.

Немцы все еще имели на Херсонесе небольшой аэродром истребительной авиации, но, поскольку он подвергался теперь непрерывному обстрелу артиллерией, особой пользы он уже принести не мог.

Однако русские не намеревались дать немцам возможность эвакуировать морем своих людей; в ночь на 12 мая несколько судов сделали попытку подойти к Херсонесу, но два из них были потоплены огнем артиллерии, остальные поспешили уйти обратно. Это произошло в ту ночь, когда советское командование решило покончить с 30 тыс. скопившихся здесь немцев. В этот момент вид судов, которые приближались, но затем ушли, так и не причалив к берегу, серьезно деморализовал немецкие войска. Они уже до того в течение двух дней и ночей подвергались ожесточенной бомбежке и артиллерийскому обстрелу, а в ночь на 12 мая заговорили еще и «катюши» («черная смерть», как прозвали эти минометы немцы). То, что за этим последовало, превратилось в настоящую бойню. Немцы в панике бежали за вторую, а потом и за третью линию своей обороны, а когда в предрассветные часы на поле боя появились советские танки, немецкие солдаты и офицеры начали сдаваться большими группами в плен; вместе с ними сдался и их командир, генерал Бёме, а также несколько штабных офицеров, скрывавшихся в погребе единственного уцелевшего крестьянского дома на мысе Херсонес.

Тысячи раненых были перенесены к оконечности мыса; здесь же скопилось человек 750 эсэсовцев, которые отказывались сдаваться в плен и продолжали вести огонь. Несколько десятков уцелевших попытались в конце концов уйти морем на лодках и на плотах. Некоторым из них действительно удалось выйти в море, но здесь многих настигли пулеметные очереди советских самолетов. Эти безумцы надеялись добраться до Румынии, Турции или рассчитывали, что их подберет какой-нибудь немецкий или румынский корабль.

Моя поездка в Крым 14-18 мая явилась, пожалуй, самым странным «отпуском в Крыму», какой только приходилось провести там кому бы то ни было.

Утром 14 мая я вылетел из Москвы в Симферополь. Самолет совершил круг над Сивашем, где месяц назад началось наступление советских войск, а затем над Перекопским перешейком, где немцы построили глубоко эшелонированную оборону. И наступавшие советские части правильно сделали, что обошли Перекоп стороной.

Местность вокруг Симферополя, с ее многочисленными тополями, напомнила мне французскую провинцию Турен. Все яблони, груши, вишни и абрикосовые деревья были в цвету. Симферополь, небольшой, ничем особенно не примечательный город (если не считать нескольких невысоких мечетей), хотя и пострадал от бомбежки, но незначительно. Более типичными для крымского ландшафта были татарские деревни с их мечетями и своеобразными татарскими жилищами с плоскими крышами и открытыми верандами. По пути к морю мы проехали несколько таких деревень; татары смотрели нам вслед с угрюмыми и испуганными лицами.

Затем мы выехали на Южный берег Крыма. В Алуште было сожжено множество домов, а пляж заминирован и оцеплен проволочными заграждениями; тем не менее открывшийся нашим взорам пейзаж выглядел, как на почтовой открытке, - чудесный край виноградников и кипарисов, с цветущими фруктовыми деревьями и сиренью, с домами, скрывающимися за алым пламенем бугенвилей и бледно-лиловыми кистями глицинии, в окружении садов, ослепительно ярких от обилия в них кустов золотого дождя. Дальше на запад на синем фоне моря вырисовывался огромный массив Аю-Дага, гранитной горы, в которую, согласно местной легенде, был обращен медведь, тщетно пытавшийся осушить Черное море, выпив его до дна. Справа высоко в небо уходили фиолетовые очертания Ай-Петри, чьи вершины были окутаны облаками.

В Ялте, этой «крымской Ницце», немцы сожгли всю приморскую часть города, но между Ялтой и тем местом, где дорога поворачивает в горы, разрушения были незначительными. Мы миновали дворцы в Алупке и несколько санаториев, ныне переполненных советскими ранеными. Когда мы проезжали мимо, многие из них, с повязками или на костылях, приветственно махали нам руками.

Ничто не могло бы быть разительнее контраста между тем, что мы видели, когда ехали по картинно прекрасному побережью, и местностью вокруг Севастополя. Здесь не было ничего, кроме унылых низин, над которыми гулял ветер, да развалин домов. Инкерманская долина походила на долину смерти. От Севастополя ее отделяет Сапун-гора; последняя, вся изрытая воронками от снарядов, как и окружающая местность, тоже казалась одним из самых унылых мест на земле. Одному богу известно, сколько людей погибло здесь! На равнинах вокруг Сапун-горы и вдоль дороги, Идущей через Инкерманскую долину к Севастополю, чувствовалось зловонное дыхание смерти. Оно исходило от трупов сотен все еще лежавших у обочин дороги лошадей, раздувшихся и разлагающихся, и тысяч убитых, многие из которых были зарыты недостаточно глубоко или даже вообще еще не были захоронены.

Здесь, как нигде в другом месте, вы испытывали чувство, будто едете по многим и многим пластам человеческих костей, - костей людей, погибших в Крымскую войну прошлого столетия, в сражениях 1920 г. и в период страшной 250-дневной осады Севастополя, и вот теперь опять…

Издали казалось, что Севастополь, с его длинной, узкой бухтой, живет, но и он тоже был мертв. Даже в пригородах его, на дальнем конце Инкерманской долины, не уцелело почти ни одного дома. Железнодорожный вокзал представлял собой гору щебня и искореженного металла. В последний день своего пребывания в Севастополе немцы спустили под откос огромный товарный состав, который свалился в овраг и лежал здесь вдребезги разбитый, вверх колесами. Разрушения, всюду разрушения!

Сам Севастополь, до войны такой яркий и оживленный, имел сейчас невыразимо грустный вид. Гавань была забита обломками судов, потопленных в последние дни эвакуации немецких войск.

Непривычно было бродить по пустынным улицам Севастополя. Здесь все напоминало об исторических событиях Крымской войны, например Михайловский редут, возвышавшийся по ту сторону бухты и оставшийся сейчас более или менее невредимым, одним из защитников которого в период Севастопольской обороны 1854-1855 гг. был молодой Лев Толстой. Да, все здесь было связано с воспоминаниями о далеком прошлом города и другими, более мучительными воспоминаниями о 1942 г.

В одном из немногих больших зданий (кое-как восстановленных немцами после 1942 г.) я увидел председателя Севастопольского горсовета Ефремова. Он был председателем горсовета и во время обороны Севастополя в 1941-1942 гг. Сейчас, пояснил он, городские улицы пустынны, потому что живущие в предместьях люди никак не могут еще отвыкнуть смотреть на сам город как на запретную зону. Солдаты тоже ушли из города, кроме небольшого отряда черноморских моряков-зенитчиков. В течение последних двух лет они только и мечтали о том дне, когда снова будут стоять на страже Севастополя… Знаменитый Военно-морской музей в основном уцелел во время осады, но все его экспонаты были вывезены организацией Розенберга в Германию - «с разрешения вермахта», как гласило висящее в музее объявление. Оно было написано на немецком, румынском, татарском и русском языках, причем на русском в последнюю очередь.

После осады Севастополя 1941-1942 гг. в живых осталось 30 тыс. человек гражданского населения, но из них около 20 тыс. было угнано немцами в Германию или расстреляно по подозрению в том, что они являются переодетыми солдатами. 10 тыс. человек получили разрешение проживать в городе, вернее, в его северных пригородах. Ефремов упомянул также о крымских татарах, которые отличались особой жестокостью, выслеживая переодетых в штатское советских солдат. В общем татары показали себя как нельзя хуже. Они сформировали полицейские отряды, подчинявшиеся немцам, и принимали самое активное участие в деятельности гестапо…

Вид Херсонеса внушал ужас. Вся местность перед земляным валом и позади него была изрыта тысячами воронок от снарядов и выжжена огнем «катюш». Здесь все еще валялись сотни немецких автомашин, однако часть их советские солдаты успели уже вывезти. Земля была сплошь усеяна тысячами немецких касок, винтовок, штыков и другим оружием и снаряжением. Советские солдаты собирали сейчас все это имущество в большие кучи; им помогали присмиревшие немецкие военнопленные; по их виду чувствовалось, как они счастливы, что остались в живых. Вокруг было также множество немецких орудий и несколько тяжелых танков - последних было немного, поскольку большинство их немцы потеряли или эвакуировали еще задолго до этого.

Земля была густо усыпана также обрывками бумаг - фотографий, личных документов, карт, частных писем; валялся здесь даже томик Ницше, который до последней минуты таскал с собой какой-нибудь нацистский «сверхчеловек». Почти все трупы были захоронены, но вода вокруг разрушенного маяка кишела трупами немцев и обломками плотов, которые покачивались на волнах, плескавшихся у оконечности мыса Херсонес. Это были трупы тех, кто пытался спастись бегством на плотах, а также некоторых из тех 750 эсэсовцев, которые сделали маяк своим последним рубежом и не сдались. Здесь же, среди всех этих трупов, у кромки воды виднелся еще какой-то странный предмет, нечто похожее на человеческий скелет. На нем не было уже ничего, кроме нескольких рваных лоскутьев, и на одном из этих лоскутьев сохранились следы белых и синих полос - тельняшки моряка-черноморца. Кто был этот моряк? Не был ли он одним из тех, кто почти два года назад сражался до последнего патрона - подобно погибшим здесь немцам - на этом же самом мысе Херсонес?

Синее море вокруг маяка было спокойно, но, быть может, не очень далеко отсюда по морю все еще плыли плоты с дошедшими до отчаяния людьми - плыли там, где всего лишь три года назад прогулочные пароходы совершали свои рейсы между Одессой, Севастополем и Новороссийском. Из всех этих трех портов одна только Одесса была еще похожа на город. Новороссийск, как и Севастополь, представлял собой груду развалин.