Назад Оглавление 
Вперед В начале XX века город Екатеринбург, несмотря на свой уездный статус, в составе Пермской губернии принадлежал к лучшим и красивейшим городам России и по справедливости назывался «столицей Урала» (да и населения здесь было раза в два больше, чем в губернском центре).
К марту — апрелю 1918 года в Екатеринбурге устанавливается абсолютная диктатура Урал совета и ЧК. Жесточайшим образом подавляется любое противодействие большевикам. Не прекращаются аресты, расстрелы и конфискации. В один из апрельских дней инженеру Ипатьеву, владельцу маленького особняка на Вознесенском проспекте, предлагают его освободить, оставив самую необходимую мебель, а прочие вещи перенести в кладовые. В короткий срок дом обносится двойным забором с будками для часовых. В таком виде он получает название Дом особого назначения.
Утром 30 апреля 1918 года сюда под строгим конвоем привозят трех человек. В этот же день из Екатеринбурга в Москву уходит телеграмма:
«ВЦИК Свердлову пред Совнаркома Ленину Тридцатого апреля 11 часов я принял от комиссара Яковлева бывшего царя Николая Романова бывшую царицу Александру и дочь их Марию точка Все они помещены в особняк запятая охраняемый караулом точка Белобородов».
23 мая в особняк под конвоем привозят еще четверых — мальчика и трех девушек. Царская семья собирается вместе. Отсюда они уже не выйдут. Здесь им предстоит провести пятьдесят три дня полной изоляции от окружающего мира, в атмосфере грубых издевательств, с чувством безнадежности своего положения.
Нет, их не морили голодом, питание им приносили регулярно из столовой, постели у них тоже были. Но режим был установлен тюремный. Двери в комнаты не закрывались, в любой момент входила охрана. Прогулки во дворе были очень короткими. Охрана постоянно крала мелкие вещи. Когда княжны шли в уборную, охранники наблюдали за ними, на стенах писали разные нецензурные выражения, забирались на заборы перед царскими окнами и горланили неприличные песни. Запрещалось смотреть в окно. Однажды одна из дочерей царя, забыв об этом, стала выглядывать в окно, и сразу раздались выстрелы.
В мае 1918 года в Сысерти проводится подбор людей для охраны Дома особого назначения. Уже девятого мая их размещают напротив, в доме караульной команды. До этого охрану составляли рабочие Злоказовского завода. Теперь команду вооружили винтовками, ручными гранатами и четырьмя пулеметами. Пулеметы были установлены: один — на вышке дома Ипатьева, ствол направлен на Вознесенскую площадь; второй — на колокольне Вознесенской церкви, также стволом на площадь; третий — на верхней террасе дома, стволом к переулку; четвертый — в нижнем этаже дома, стволом в сад, где совершались прогулки семьи. Караульные будки были снабжены телефонами.
Состав президиума Уралсовета на середину 1918 года был таков: Белобородое, Голощекин, Сафаров, Войков, Хатимский, Чуцкаев, Краснов, Поляков, Юровский, Сыромолотов, Тунетул, Сакович, Анучин, Уфимцев, Дидковский.
Состав руководства ЧК на июль 1918 года: председатель Лукоянов-Маратов, зампред Юровский и Сахаров, члены коллегии: Горин, Радзинский, Кайгородов, казначей Никулин, начальник отряда палачей Шиндер, секретарь Яворский.
На прогулку выводили в сад два раза: в 10 часов и днем, в 4 часа, — на полчаса каждый раз. Редко на прогулку выходили домочадцы Романовых — Боткин, Демидова, Харитонов и Трупп, иногда государыня, да и то ненадолго. Высокая, стройная, всегда серьезная, гордая и молчаливая, она шла, придерживая сбоку свое длинное темное платье.
Император носил полковничью форму, с кокардой на фуражке. Движения его были быстры и порывисты. Царевич был болен и не мог ходить — его черные глаза были всегда невеселы. Выносил его на прогулку отец. Караульный Стрекотин оставил описание этих прогулок:
«(Он)… осторожно поднимал его, прижимал к своей широкой груди, а тот крепко обхватит руками короткую толстую шею отца… Так царь вынесет его из дома, усадит в специальную коляску, потом катает его по аллеям. Остановится, наберет камешков, сорвет для него цветов или веточек с деревьев — даст ему, а тот как ребенок кидается ими в кусты. В саду для них были гамаки, но ими пользовались только четыре царские дочери. Две из них блондинки с серыми глазами, среднего роста и очень похожие одна на другую. Они были всегда вместе, и обе, казалось, были всегда веселыми и разговорчивыми. Вторые две барышни не похожи одна на другую. Одна из них Татьяна, полная, на вид здоровая, красивая брюнетка. Вторая, то есть старшая из всех, Ольга, выше среднего роста, худощавая, бледнолицая на вид — болезненная, она также мало гуляла в саду и ни с одной из своих сестер не общалась, находилась больше около брата.
Дочери очень скучали, говорили, что им в Тобольске было веселее. Пытались даже разговаривать с охраной. „Отгадайте, как зовут эту собаку?“ (Они всегда гуляли с собачками.) Но в ответ сталкивались с грубостью и прямым хамством.
По праздникам в доме устраивались богослужения, тогда царская семья пела в хоре. И в обычное время княжны иногда пели духовные песнопения. „Херувимскую песнь“, а однажды по дошедшему свидетельству, — грустную светскую, на мотив песни „Умер бедняга в больнице военной“».
В начале июля 1918 года комиссар Шая Исаакович Голощекин уезжает в Москву, где живет на квартире у Свердлова. В это время назначается конкретный срок убийства царской семьи, ибо уже 4 июля первый комендант дома Ипатьева Авдеев под предлогом злоупотреблений смещается и заменяется Янкелем Юровским (его заместителем назначается Никулин). Начинается организованная подготовка к убийству. Прежде всего Юровский сменяет значительную часть караула, во внутреннюю охрану вводятся иностранцы (из числа военнопленных их всех тогда называли «латышами»). Членам караула запрещается разговаривать с узниками под страхом расстрела. Из посторонних лиц дом посещают только Голощекин и Сафаров.
С караулом проводятся специальные занятия, целенаправленно внушается чувство ненависти к царю, подготавливают его к мысли завладеть имуществом царя. Занятия проводил сам Юровский.
Среди новых охранников внутреннего караула был и Нетребин Виктор Никифорович, восемнадцатилетний парень, написавший в середине 20-х годов воспоминания. Примерно за две недели до расстрела «я и еще несколько товарищей, — вспоминал он, — был взят с (военных) занятий тов. Юровским. Вскоре нам было объяснено, что мы взяты для охраны во внутреннем карауле б/царя и что, возможно, нам придется выполнить казнь б/царя и что мы должны держать строго в тайне все, могущее совершиться в доме заключения б/царя».
Внутренний караул состоял из нескольких смен по 5 человек. Та смена, в которой служил Нетребин, включала двух «латышей». Комната Юровского размещалась на одном этаже с узниками, в ней находилось множество бомб (гранат).
Юровский готовится к убийству тщательно. Одиннадцатого июля он вместе с Ермаковым бродит возле деревни Коптяки, в районе Ганиной Ямы, подыскивая место для тайного захоронения. 15 июля Юровского встречают в этих местах еще один раз. П. Л. Войков подготавливает серную кислоту, керосин, спирт, сукно для заворачивания трупов, привлекается «специалист» по сжиганию — некто Павлушин. На окнах устанавливаются решетки.
Еще 4 июля Юровский переписывает все царские драгоценности и оставляет их на столе в опечатанном ящике, предупреждая царскую семью, что будет приходить и проверять ежедневно.
Конечно, работа ведется не одним Юровским. Для подготовки убийства создается специальная комиссия. Об этом пишет в своей автобиографии председатель Уральской областной ЧК Федор Лукоянов. В комиссию входили, кроме Лукоянова-Шая Голощекин, Сафаров, Войков, Сосновский, Белобородое, Быков и, возможно, другие лица. «На предварительном совещании в областном Совете, — писал П. Быков, — был намечен порядок расстрела и способ уничтожения трупов».
Судя по всему, с самого начала разрабатываются несколько вариантов убийства. Уже в 60-е годы было установлено, что Уральской ЧК тогда были сфабрикованы несколько писем по-французски с предложением Николаю бежать из заключения за подписью «офицер». Составил эти письма Пинхус Лазаревич Войков, так искусно, что царь им даже поверил. По-видимому, прорабатывался вариант «побега». Чекисты хотели спровоцировать царя на побег, добиться того, чтобы он ответил согласием этому фальшивому «офицеру», а затем организовать спектакль с бегством, во время которого ликвидировать царскую семью, предъявив всем письменные доказательства заговора. Царь на провокацию не поддался. И поэтому оставалось только прямое убийство.
Прямое убийство подготавливалось также в нескольких вариантах. Среди команды было проведено что-то вроде «конкурса» на «лучший» вариант.
«Получив распоряжение от Юровского подумать о том, как лучше провести казнь, — пишет Нетребин, — мы стали обсуждать вопрос. Не помню, кто-то из нас предложил следующее. Запереть заключенных в комнату угловую, она была занята ими же, и бросить две бомбы. Так мы и решили. Чтобы решить, кому кидать бомбы, мы бросили жребий. Жребий выпал на двоих: старшему латышу и мне. День, когда придется выполнить казнь, нам был неизвестен, но все же мы чувствовали, что скоро он настанет. Прошло несколько дней. Мы снова обсудили о методе казни и решили его изменить. Мы решили расстрелять из наганов в находящейся внизу комнате».
16 июля из Москвы через Пермь «была получена телеграмма на условном языке, содержащая приказ об истреблении Романовых» — сообщает в своих воспоминаниях Юровский. Хотя у него и говорится о телеграмме из Перми, но ясно, что пермские органы, подчинявшиеся Уралсовету, не могли ему приказывать, следовательно, приказ шел из Москвы через Пермь.
В 6 часов вечера Голощекин, как главный руководитель этого преступления, дает указание Юровскому привести приказ в исполнение.
Команда уже готова, в нее входят сам Юровский Я. X., Ермаков П. З., Медведев П. С., Никулин Г. П., Ваганов С. и семь иностранных наемников.
За их спиной стоят охранники из караульной команды Стрекотин, Нетребин и др. Угловую комнату в подвальном этаже (что как раз под княжнами) освобождают от мебели. Эту комнату забирают не случайно, а потому, что в ней одна стена с деревянной оштукатуренной перегородкой. Это позволяет избежать пулевых рикошетов. Команда убийц прячется в смежной комнате и затихает. Но возникает задержка: Ермаков, которому, кроме участия в расстреле, поручено «спрятать трупы так, чтобы никто не нашел», опаздывает на полтора часа. Наконец Ермаков приехал: машина с работающим мотором поставлена во дворе, ее шум и хлопки должны заглушить выстрелы и крики.
Юровский нажимает электрический звонок, выходит царский врач Боткин: он спал недалеко от двери. Юровский просит его разбудить всех остальных. «Ввиду того, что в городе неспокойно, необходимо перевести семью Романовых из верхнего этажа в нижний». Семья одевалась и умывалась около получаса. Затем Юровский свел их по лестнице в подготовленную комнату. В комнате — бывший император Николай Александрович (1868 г.р.), бывшая императрица Александра Федоровна (1872 г.р.), их сын, наследник престола, четырнадцатилетний царевич Алексей, их дочери: двадцатитрехлетняя Ольга, двадцатиоднолетняя Татьяна, девятнадцатилетняя Мария и семнадцатилетняя Анастасия, личный врач царской семьи Евгений Сергеевич Боткин, личный повар Харитонов, царский лакей Трупп и комнатная девушка царицы Анна Демидова. В комнате нет мебели, и Александра Федоровна просит принести стулья. Приносят два стула. На один усаживают ее саму, на другой — царевича Алексея. На некоторое время устанавливается напряженное молчание. По установленному сигналу входят двенадцать человек. Юровский зачитывает смертный приговор. И сразу гремят залпы, начинается бойня.
Охранник Стрекотин вспоминает, что в ту ночь к нему подошел начальник караула Медведев и подал ему револьвер.
«Для чего он мне?» — спросил я Медведева. «Скоро будет расстрел», сказал он мне и быстро удалился. Вскоре вниз спустился с Медведевым Никулин и еще кто-то, не помню. Зашли в одну из комнат и вскоре ушли обратно. Но вот вниз спустилась неизвестная для меня группа людей, человек 6–7. Никулин ввел их в эту комнату, в которой он только что был перед этим. Теперь я окончательно убедился, что готовится расстрел. Но я не мог представить когда, где и кто будет исполнителями. Вверху послышались электрозвонки, потом шорох ходьбы людей (звонками будили царскую семью), наконец слышу шаги людей: вниз спускалась вся семья Романовых и их приближенные. Тут же идут Юровский, Никулин, Медведев и Ермаков — последнего я знал по дутовскому фронту…
Все арестованные были одеты по обыкновению чисто и нарядно. Царь на руках несет своего сына… Царевна, дочь Анастасия, несет на руках маленькую курносую собачку, экс-императорша под ручку со своей старшей дочерью Ольгой…
Никулин вскоре вышел обратно, проходил мимо меня, он сказал — для наследника понадобилось кресло, видимо, умереть он хочет в кресле. Ну что ж, пожалуйста, принесем. Когда арестованные были введены в комнату, в это время группа людей, что раньше вошла в одну из комнат, направилась к комнате, в которую только что ввели арестованных. Я пошел за ними, оставив свой пост. Они и я остановились в дверях комнаты.
Юровский коротким движением рук показывает арестованным, как и куда нужно становиться и спокойно, тихим голосом — пожалуйста, вы встаньте сюда, а вы вот сюда, вот так в ряд.
Арестованные стояли в два ряда, в первом — вся царская семья, во втором — их лакеи, наследник сидел на стуле. Правофланговым в первом ряду стоял царь. В затылок ему стоял один из лакеев. Перед царем лицом к лицу стоял Юровский, держа правую руку в кармане брюк, а в левой держал небольшой листок, потом он читал приговор…
Не успел он докончить последние слова, как царь, громко переспросил как, я не понял?
— Прочитайте еще раз.
Юровский читал вторично, при последнем слове он моментально вытащил из кармана револьвер и выстрелил в упор в царя. Сойкало несколько голосов. Царица и дочь Ольга пытались «осенить себя крестным знаменем» (так в тексте. — О. П.), но не успели.
Одновременно с выстрелами Юровского раздались выстрелы группы людей, специально призванных для этого, — царь «не выдержал» единственной пули нагана, с силой упал навзничь. Свалились и остальные десять человек. По лежащим было сделано еще несколько выстрелов. Дым заслонял электрический свет и затруднил дыхание. Стрельба была прекращена, были раскрыты двери комнаты с тем, чтоб дым разошелся.