Назад Оглавление 
Вперед Здесь я упомяну об одном отрывке, который, казалось, должен был доставить окончательное торжество Тюрко-Финской теории. Именно, в интересной и весьма добросовестно составленной монографии г. А. Попова Обзор хронографов русской редакции, 1866 г. (вып. I. стр. 25) обнародована вставка из одного хронографа, называемого "Эллинским летописцем", по спискам XVI века. Эта вставка заключает в себе ту роспись древних болгарских князей, о которой выше мы имели случай упоминать уже несколько раз. Тут мы находим какие-то загадочные фразы на непонятном языке.1 Последователи Энгеле-Туцмановой теории поспешили объяснить эти фразы с помощью лексикона Мадьярского и других финских наречий. Выходит, что каждому княжению соответствовала формула, обозначающая его княжение. Например: "а лет ему дилом твирем", значит "я исполнен, я совершенен"; шегор вечем - "я есмь помощник"; вереиналем - "я живу в крови" и пр. (соч. Гильферд. I. 23). "Обычай давать прозвище году,- замечает Гильфердинг, - обычен на Востоке, и мы не можем полагать, что он был заимствован Болгарами еще когда они странствовали между Волгой, Доном и Кубанью. В нашей записи каждое княжение имеет подобное прозвище. Эти прозвища представляют любопытный памятник языка завоевателей Болгар до слияния их с Славянами и служат несомненным свидетельством происхождения орды Аспаруховой" (стр. 22).
1 Приведем эту вставку вполне: "Авитохол жил лет 300. Род ему доуло, а лет ему дилом твирем. Ирник жил лет 100 и 8; род ему доуло, а лет ему дилом твирем. Гостун наместник сын 2 лета, род ему Ерми; а лет ему дохе твирем. Коурт 60 лет держа, род ему доуло, а лет ему шегор вечем. Безмер 3 лета, а род ему доуло; а лет ему шегор вечем. Сии пять князь держаша княжение обону страну Доуная лет 500 и 15 с остриженами главами. И потом приде на страну Дуная Исперих князь тожде и доселе. Есперих князь 60 и одино лето, род ему доуло, а лет ему вереиналем. Тервел 20 и 1 лето, род ему доуло, а лет ему текоучетем твирем. 20 и 8 лет, род ему доуло, а лет ему двеншехтем. Севар 15 лет; род ему доуло, а лет ему тохалтом. Кормисош 16 лет; род ему вокиль, а лет ему шегор твирим. Сии же князь измени род доулов, рекше вихтун винех; 6 лет, а род ему оукиль ему имяше горалемь. Телец 3 лета, род ему оугаин; а лет ему сомор алтем. И сии иного род оумор, 40 дний, род ему оукиль, а ему дилом тоутом".
Темные фразы приведенной записи, по мнению их толкователей, суть не что иное, как памятник того финского наречия, на котором говорили древние Болгаре и который долго еще существовал рядом с Славянским языком. Но такое заключение по меньшей мере поспешно. Во-первых, значение самих фраз истолковано еще слишком гадательно, и они ждут своего разъяснения от знатоков восточных наречий. Затем нисколько не разъяснено происхождение данной записи и время, к которому она относится. Наконец, к какому бы иноплеменному языку ни принадлежали темные речения, мы не видим никакого повода заключать, что это именно тот язык, на котором говорили древние Болгаре. Если эти речения принадлежат языку финскому, то опять-таки не забудем близкого соседства Угров. В хождении Афанасия Никитина "за три моря" встречаются татарские фразы; но можно ли отсюда заключать, что автор этого хождения был татарского племени? Или предположим, что язык наших офеней, существующий и до сих пор, оставил бы след в каком-либо письменном памятнике до-Петровской Руси. Можно ли заключить отсюда, что эта Русь была не славянская? Итак, упомянутые загадочные фразы, по нашему крайнему разумению, нисколько не подтверждают Тюрко-Финской теории. Притом не означают ли они скорее какой-либо счет, нежели формулу? Не имеют ли они какого отношения к секте Богумилов? Вообще, подождем более удовлетворительного их разъяснения прежде, нежели делать какие-либо положительные выводы. А между тем укажем на следующее обстоятельство. Помянутая запись или Роспись составлена не ранее XI или X века. Выходит, что Болгары тогда еще сохраняли отчасти свой финский или тюркский язык. Возможно ли, чтобы он в те времена ничем иным не заявил себя, кроме нескольких фраз, записанных в каком-то хронографе?1
1В пример неудачной филологии финноманов упомяну еще о доказательствах Рослера. В своей книге о Румунах он посвящает особую статью происхождению Болгар, где развивает Тюрко-Финскую теорию и старается подкрепить ее новыми филологическими соображениями. По этому поводу он предлагает следующий, по-видимому, весьма тонкий, прием. В Румунском языке встречаются слова, очевидно финского происхождения: а так как Румуны в течение нескольких столетий жили в Мизии посреди Болгар, откуда потом постепенно перешли в северную сторону Дуная, то эти финские слова будто бы суть ни более, ни менее как именно те элементы, которые вошли в Румунский язык из древнеболгарско-го. Он предлагает примеры некоторых слов, которые сближает с угорскими, остякскими, самоедскими, эстонскими и пр. Но такое, по-видимому, тонкое соображение не выдерживает ни малейшей критики. Начать с того, что само исследование Рослера о происхождении Румунского народа, при всех внешних признаках учености и добросовестности, по большей части построено на довольно шатких основаниях.
В одном из заседаний Московского Археологического общества, именно в Марте 1871 года, я имел случай высказать свое мнение о происхождении Румунского народа. В основу его легло племя Даков; следовательно, вопрос сводится к следующему: к какой семье народов принадлежали Даки? Я представил свои соображения в пользу того мнения, что Даки, по всей вероятности, были племя Кельтическое. Я прибавил, что Румунская народность в бурную эпоху великого переселения, открывшегося движением Гуннов и закончившегося поселением на Дунае Болгар и Угров, сохранилась преимущественно в горных убежищах Седмиградии, а отсюда, после перехода главной массы Болгар за Дунай, Румуны снова колонизовали равнинную часть древней Дакии, т. е. северную сторону Дуная (См. Древн. Моск. Арх. Об. т. III. вып. 3). Потом мне случалось прочесть книгу Рослера, Romanishe Studien, которая вышла в том же 1871 году. Он доказывает, во-первых, что Даки были племя Фракийское; во-вторых, что Румунская национальность во время переселения народов сохранилась на юге от Дуная, откуда она потом колонизовала его северную сторону. Здесь не место входить в разбор его доказательств: но мне они показались настолько слабы, что не изменили моего мнения. Таким образом, слова из Румунского лексикона, которые он считает древнеболгарскими, я предлагаю объяснить соседством с другим народом, действительно финского происхождения, т. е. с Мадьярами, и особенно чересполосным сожительством с ними в Седмиградии.
В языке Румун конечно существуют многие следы действительно болгарского, т. е. славянского влияния. Замечательно, что Рослер изощряется иногда толковать финским происхождением слова, очевидно славянские. Напр., волошское lopata и болгарское лопата, в значении весла, он производит от остяцко-самоедского lap (254). Но и в Русском мы имеем слово лапа с его производными лапоть и лопата. Или Румунское tete сестра он сближает с самоедским tati младшая жена (256); но мы имеем слово тетя, тетка, которое означает сестру отца или матери. Далее румунское curcubeu -радуга Рослер сближает с остяцким названием радуги paijogot, что значит лук грома, и с самоедским Mumbanu-покров Нума или собственно покров медведя. С помощью разных натяжек он пытается доказать, что curcubeu имеет почти то же самое значение, следовательно представляет отрывок из древней самоедской мифологии (256-259), а отсюда прямой вывод: Дунайские Болгаре есть ветвь Остяцко-Самоедская! Более произвольных филологических сближений и выводов, по нашему мнению, трудно и придумать. Здесь особенно оригинально то, что толкователь, объясняющий финский элемент в Румунском языке болгарским влиянием, не указывает никакой финской стихии в самом Болгарском языке. Но вместо разностороннего, научного анализа, подобные толкователи идут от предвзятой идеи, т. е.: так как древние Болгаре были Финны, то и т. д.; а потому в своих натяжках и выводах они доходят иногда до наивного.
Итак, мы не видим никаких серьезных доказательств существования финского языка у древних Болгар. Напротив, существуют неоспоримые свидетельства, что язык, на котором они говорили, был чистый славянский. Во-первых, их народное название Болгаре или Волгаре принадлежит Славянскому языку; оно происходит от славянского слова Волга, то же, что волога или влага. Далее, страна, в которой Болгаре жили перед своим переселением за Дунай (по известию Феофана и Никифо-ра), называлась у них Онгл, т. е. Угл. А в южной России до сих пор существуют реки с названием Углы или, как мы их произносим теперь, Ингула. После переселения за Дунай Болгаре, при князе Тервеле, заставили Греков уступить южный склон Балканских гор около Черного моря. Патриарх Никифор прибавляет, что эта область "называется ныне" Загорье. Стало быть, прежде, т. е. до появления Болгар, она Загорьем не называлась. Не забудем при этом, что Феофан и Никифор писали в начале IX века; следовательно они сообщают болгаро-славянские названия еще в эпоху, которая предшествовала предполагаемому превращению финских Болгар в славянских. Вообще с появлением Болгар на Балканском полуострове мы видим весьма быстрое умножение славянских географических названий в Мизии, Фракии, Македонии, Эпире и даже в самой Греции, и никакого признака названий финских. Тут мы начинаем встречать многие имена, как будто прямо перенесенные из Руси, каковы: Вышгород, Смоленск, Остров, Верея, Переяславль, Плесков и пр. Такая черта вполне соответствует наводнению этих провинций Славянами в VII и VIII вв., что и заставило Константина сказать: "ославянилась целая страна". Ясно, что с утверждением Болгар на Балканском полуострове Славянский элемент получил здесь сильное подкрепление; чего никак не могло бы случиться, если бы Болгаре были Финны или Татары, а не Славяне. О столь быстром и коренном превращении господствующего Турецкого или Финского племени в покоренную им Славянскую народность, как мы замечали, не может быть и речи: оно противно всем историческим законам.
Если предположим, что Болгаре были действительно Финское племя, подчинившееся влиянию покоренных, в таком случае оно теряло бы свою народность не вдруг, а постепенно; оно оставило бы не несколько слов, а глубокие следы в языке, и не в одном лексиконе, но и в грамматике. Мало того, в таком случае необходимо должно было произойти смешение двух языков; а из этого смешения должен выработаться новый тип языка, даже и при полном преобладании Славянского элемента. Вместо того мы видим в IX и X вв. необыкновенно богатое развитие болгарской письменности на чистом Славянском языке. И какой письменности! Которая легла в основу всей славяно-христианской образованности. А какой был разговорный язык Болгар в те времена? Нет ли на него каких указаний? Есть. В 1016г., во время войны императора Василия И с Болгарами, раз болгарские лазутчики, испуганные приближением самого Василия, поспешили в лагерь с криком: "бежите, Цесарь!" (Bezeite d Tzaisar. Кедрен). Это уже отрывок не из лексикона, а из грамматики (даже сохранено свойство церковно-славянского языка изменять г в з перед и, если только греческая з верно передала звук). Одна эта фраза дает ясное понятие, что вся масса Болгарского народа в это время говорила чистым славянским наречием, что было бы совершенно невозможно, если предположить, что Болгаре были одного происхождения с Уграми, или с Турками.
Но если Болгаре были Славянами, то могут спросить нас: почему же они с самого начала не названы Славянами в источниках? Ответим то же самое, что говорили в своих рассуждениях о Руси, т. е. Болгаре, как и Русь, сами себя Славянами не называли. Это имя перешло к ним впоследствии, когда название Славяне стало обобщаться, т. е. из видимого делалось родовым. Первоначально Славянами (собственно Склавинами) называлась часть Дунайских и Иллирских племен, соседних с Римской империей (Словинцы или Хорутане). От ближайших соседей потом средневековые латинские и византийские писатели перенесли это видимое имя и на другие народы, т. е. на те, которые были родственники Склавинам. Отсюда произошло обобщение данного имени, которое Славяне осмыслили, т. е. Склавов обратили в Славов. Что это обобщение произошло путем собственно-книжным, доказывает существующее доселе у большинства славянских народов неведение того, что они принадлежат к Славянам, и если они узнают о том, то только из книг. Мало того, что Болгаре не называли себя Славянами; но без всякого сомнения они говорили наречием, которое было отлично от языка Славян, еще прежде них обитавших на Дунае; ибо Болгаре были едва ли не самая восточная славянская ветвь. Без сомнения, она имела многие особенности в произношении сравнительно с отдаленными от нее Славянами юго-западными. Между ними отношение было приблизительно такое же, какое между Готами, т. е. восточно-немецкой ветвью, и Франками или Алеманами, т. е. западно-немецкими племенами. Различие в языке между Готами и Алеманами или между нынешними Шведами и Немцами было более сильное, чем между восточными и западными Славянскими народами. Сами Готы в средневековых источниках не называются ни Тевтонами, ни Германами; отсюда, однако, не следует, чтобы Готы принадлежали к иной, не Немецкой группе народов.
Переселение восточно-славянского народа на Дунай в соседство с Славянами юго-западной ветви и объясняет, почему на Балканском полуострове явились рядом два такие славянские наречия, как Сербское и Болгарское. Странно, что филологи, толкующие о турко-финском происхождении, всего менее при этом обращали внимание на Болгарский язык. Откуда же взялся этот древнеболгарский или церковнославянский язык, столь цельный, гибкий и богатый? Некоторая порча и изменения в этом языке начались собственно не со времени поселения Болгар за Дунаем, а с приливом народов действительно тюркских. Последователи Тюркско-Финской теории, пы-. таясь опереться на филологию, более всего погрешили против этой науки: указывая несколько непонятных для себя имен и слов, они совсем упустили из виду язык народа.
В заключение подведем итоги своего исследования, в пользу славянского происхождения Дунайских Болгар, против Тюрко-Финской теории Энгеля, Тунмана, Шафа-рика и их последователей:
1. У византийских писателей VI века Болгаре называются или общим именем Гуннов или частными именами Котрагуров, Утригуров, Ультинзуров и пр. У писателей VIII и IX вв. они называются смешанно то Гуннами, то Болгарами. У последних писателей является легенда о разделении Болгар между пятью сыновьями Куврата и расселении их в разных странах только во второй половине VII века. Немецкая и Славянская историография приняла эту легенду sa исторический факт, т. е. отнеслась к ней без надлежащей критики, и на ней основала начальную историю Болгар; тогда как их предыдущая история и их движения на Дунай рассказаны писателями VI века (Прокопием, Агафием и Менандром), но только они не употребляют имени Болгаре, Одним словом, новейшая европейская историография вместо того, чтобы разъяснять путаницу народных имен в средневековых источниках, увеличивала ее своими искусственными теориями. Она упустила из виду ясно обозначенную в источниках родину Болгарского народа, т. е. Кубанскую низменность; не заметила существования Болгар Таманских и Таврических с IV до X века включительно (т. е. с появления Утургуров до известия о т. наз. Черных Болгарах), а связывала Дунайских Болгар непосредственно с Камскими и производила первых от последних. Так как коренные Гунны принимались до сего преимущественно за племя Угро-финское, а Камские Болгаре тоже считаются Финским народом, то историография объявила Финнами и Болгар Дунайских. Но Болгаре вообще не были ни Турками, ни Уграми; а вопрос о коренных Гуннах и смешанная народность Камских Болгар еще недостаточно разъяснены. Есть поводы думать, что последние были славяно-болгарской ветвью, постепенно утратившей свою народность посреди туземных татаро-финских племен. (Признаки ее славянства отразились особенно в арабских известиях X века1.)
1Теперь, когда мы знаем, что древней родиной Болгар была страна между Азовским морем и Нижней Волгой, что это был народ Славянского корня, для нас получают смысл те арабские известия о Камских Болгарах, которые казались странными и несовместными с Тюрко-финской теорией. Так, Ибн-Фадлан, лично посетивший Камскую Болгарию в первой половине X века, постоянно называет царя болгарского "царем Славян", город Болгар "городом Славян", и весь тот край "страною Славян". Ибн-Хордадбег называет Волгу "Славянскою рекою". А по известию Димешки, Камские Болгаре сами считали себя народом, смешанным из Турок и Славян. Более поздние мусульманские писатели также отличают Болгар от других туземных племен, например, от "диких" Башкир и Мещеряков (см. Березина- Булгар на Волге). Если бы Волжско-Камские Болгаре были Финского происхождения, то они легко слились бы с местными угорскими племенами и образовали бы довольно плотную, однородную национальность. Однако этого мы не находим. Очевидно угро-тюркские элементы подавляли своей массой элемент болгаро-славянский, но не могли его совершенно усвоить. В свою очередь болгаро-славянский элемент, положивший начало государственному быту в том краю, был слишком слаб численно и слишком изолирован от других народов (особенно с принятием ислама), чтобы ославянить туземные угорские и тюркские народцы. Эта борьба разнородных элементов и объясняет отсутствие определенного национального типа и недостаток прочности в государстве Камских Болгар, несмотря на довольно развитую гражданственность. Оно легко было стерто с лица истории наплывом Татарской орды. Но уже само существование промышленных, торговых городов и вообще способность к цивилизации обнаруживают, что высший слой населения не был чисто Финский.
2. Доказательства в пользу Финского происхождения, основанные на сравнении народных нравов и обычаев, не выдерживают никакой критики. Это или черты общие разным языческим народам, или прямо родственные с другими Славянами, и преимущественно с восточными. Но что более всего противоречит помянутой теории, это быстрое и коренное превращение Дунайских Болгар в Славян, превращение, противоречащее всем историческим законам. Если бы Болгаре были Финны, то они не могли бы так легко усвоить себе народность покоренного племени, и тем более что Болгаре были не только господствующий народ, но и сильный, многочисленный народ. Притом же в близком соседстве с ним находились действительно финские народы, каковы Мадьяры, которые неизбежно должны были подкрепить народность Болгар, если бы она была Финской. (Одного существования Мадьяр довольно для того, чтобы опровергнуть всю искусственную теорию финноманов.) Вместо того мы видим, что с утверждением Болгар на Балканском полуострове славянский элемент получил здесь могущественное подкрепление, и началась сильная славянизация византийских областей. С другой стороны если мнимо туранские Болгаре так быстро ославянились, будучи господствующим народом, то почему же вместе с ними не ославянились находившиеся под их владычеством Валахи или Румыны? Или: почему же Болгаре не орумынились, а ославянились?
3. Попытки финноманов подтвердить свою теорию филологическими данными, преимущественно личными именами древних Болгар, также обнаруживают недостатки их критических приемов и особенно недостатки сравнительно-исторической филологии. Толкование данных имен отличается произвольным, односторонним и поверхностным характером. Имена дошли до нас большей частью в иноземной передаче, в искажении, без определенного их произношения. Притом личные имена легче всего переходили и заимствовались одним народом у другого. Вообще это не всегда надежный элемент для определения древних народов. Наконец в большинстве случаев есть возможность, при ближайшем рассмотрении отыскать славянские основы в болгарских именах. Отсутствие сколько-нибудь заметной финской стихии в языке Болгарского народа явно противоречит теории финноманов. А цветущая древнеболгарская или церковнославянская письменность, которой Болгаре наделили и другие Славянские народы, окончательно уничтожает эту теорию.
По поводу этого исследования считаем необходимой следующую оговорку относительно того, что у нас называется собственными или коренными Гуннами. Мы пока не касались господствующего теперь в науке мнения об их Угро-финской народности; ибо считаем этот вопрос нерешенным, т. е. подлежащим всестороннему и тщательному пересмотру. Что в известном толчке, породившем Великое переселение народов, мог участвовать какой-либо угорский элемент, мы пока не отвергаем; но не даем ему важного значения. По многим признакам, главная роль в этом толчке принадлежала именно народам Сармато-Славянским, и преимущественно Болгарам. Представляется вопрос: кому первоначально принадлежало само имя Гунны? Очень возможно, что оно с самого начала принадлежало Славянам Болгарам, и от них уже перенесено греко-римскими писателями на некоторые другие народы, а не наоборот. Этого вопроса в настоящем исследовании мы не берем на себя решить окончательно. Пересмотрев вопрос о Болгарской народности, мы пришли к убеждению, что историки и филологи сильно погрешили против нее, считая ее неславянской. Этих выводов вполне достаточно для нашей задачи (имеющей в виду собственно Русскую историю). Не желая отвлекаться от своей задачи, мы оставили пока в стороне специальное переисследование вопроса о Гуннах IV века, о царстве Аттилы и его собственных элементах. Это вопрос, достойный того, чтобы над ним попытал свои силы кто-либо из молодых и даровитых русских ученых. Но каково бы ни было его решение, оно, надеемся, не изменит наших главных положений, т. е., что Болгарская народность была чисто славянской, и племена Болгарские, оставшиеся в южной России, играли видную роль в начальной Русской истории и наряду с другими южнорусскими Славянами участвовали в образовании великой Русской нации1.
1 Переисследование вопроса о Гуннах см. ниже.